Святой преподобный Паисий Святогорец.
Слова. Семейная жизнь. Том IV.
Дети-сироты
— Геронда, если умирает глава семьи, должны ли маленькие дети видеть тело своего мёртвого отца?
— Лучше не надо. Тут вон даже если умирает кто-то из близких взрослого человека, то ищешь способ, как бы помягче, щадяще сообщить ему об этом. Что уж тут говорить о детях!
— До какого возраста детям не на пользу видеть своих умерших близких?
— Это зависит от [характера, склонностей, настроения] ребёнка.
— А можно ли водить детей на могилу отца?
— Да, на могилу детей водить можно. Надо им сказать: «Отец переселился отсюда на Небо. Если вы будете добрыми детьми, то он будет приходить с Неба к вам в гости». Помню, когда умерла моя бабушка, меня отвели в дом наших знакомых, чтобы я не видел похорон и не знал, что она умерла. Там со мной играли, развлекали меня. Я смеялся, а они плакали. Когда меня привели обратно домой, я стал спрашивать: «А где бабушка?» — «Придёт, придёт», — говорили мне. Я ждал возвращения бабушки, а спустя время узнал, что она умерла. Детям не на пользу видеть любимых людей мертвыми.
— Геронда, если у малых детей умирает мать, то они переживают её смерть с огромной болью.
— Дети больше сиротеют, теряя мать, а не отца. Поэтому, теряя мать, они испытывают и большую боль. Редко бывает так, что для детей, потерявших мать, потом становится матерью их отец. Однако в Раю такие дети будут утешены. Они получат [недостающее] там. Сирота «пройдет» в Рай с меньшим «проходным баллом», подобно тому как греки из заграницы поступают в наши университеты без экзаменов, поскольку это предусматривает соответствующий закон. То есть на сирот распространяется действие закона Божия, и для того чтобы пройти в Рай, им требуется меньше труда, тогда как другим людям для этого нужно предпринять немалый подвиг. Я считаю детей, лишившихся большой нежности своих родителей, счастливыми и блаженными. Ведь они сумели в этой жизни сделать своим Отцом Бога и одновременно отложили в «сберегательную кассу» Бога и нежность своих родителей, которой они были лишены и которая сейчас приносит им [духовные] проценты.
Но и в этой жизни Благий Бог будет помогать таким детям, потому что с того мгновения, как Бог забирает к Себе родителей, Он — если можно так выразиться — обязан позаботиться об их детях. Помните, что говорит пророк Давид? «Сира и вдову́ прии́мет» (Пс. 145:9). Бог естественным образом любит таких детей больше и заботится о них больше. Таким детям Он в этой жизни даёт больше [духовных] прав, чем детям другим. Если сирота повернёт ручку настройки на доброту, то он очень преуспеет. Но если он говорит: «Раз я сам мучался, то теперь буду мучить других», он себя разрушает.
— Геронда, отрицательные последствия сиротства остаются человеку на всю его жизнь?
— Что ты несёшь? Дети-сироты могут быть немного скованны, иметь некоторую стеснённость, робость — у них нет той радости, живости, как у детей, сытых нежностью. Однако эта скованность является для таких детей тормозом, который помогает им в жизни. И одновременно они откладывают себе сбережения в жизни другой. Что ты думаешь: Бог не видит этой скованности? Неужели Он не поможет им после? Поэтому сироту — особенно по матери — мы должны с болью и горячей любовью стиснуть в своих объятьях, для того чтобы сначала он согрелся, и у него бы исчезла робость, и он бы открыл своё сердце. И если у него есть любочестие, то мы должны сильно притормаживать его большое воодушевление, чтобы он не надорвал сил, стараясь выразить свою великую благодарность. Святой Арсений Каппадокийский вырос сиротой — и по матери и по отцу. Если бы он не отнёсся к своему сиротству духовно, с отвагой, то был бы человеком измученным, у него были бы проблемы с психикой. Однако погляди, каким он был молодцом! Какие он нёс подвиги! На меня произвело впечатление то, что его косточки были мягкие, как вата, как губка. Когда во время обретения его мощей я доставал из могилы его ребра и позвонки, то они рассыпались в прах, как только я до них дотрагивался. Более-менее крепкими были только два позвонка, тазобедренная и большая берцовая кости. Удивительное дело: как, будучи столь болезненным, он мог ходить пешком на такие огромные расстояния? Он ходил, всё равно что летал по воздуху! Здесь видна сверхъестественная сила, которую давал ему Бог. Так неужели Христу окажется не под силу вырастить сироту?
Митрополит Антоний Сурожский.
Из книги «Жизнь. Болезнь. Смерть.»
Встречу с собственной смертью мы переживаем очень различно, в зависимости от возраста и обстоятельств. Подумайте о детях, которые слышат слово “смерть”. Одни из них имеют, может быть, смутное представление о ней; другие потеряли, возможно, одного или обоих родителей и горевали от сиротства. Они ощутили потерю, но не самую смерть. Большинство детей, во всяком случае мальчиков, в какой-то период жизни играют в войну. “Я тебя застрелил. Ты убит. Падай!” И ребенок падает, и знает в своих чувствах, хотя и изнутри защищенности игры, что он мертв; для него это означает, что он не имеет права участвовать в игре, бегать, не вправе шевельнуться. Он так и должен лежать. Вокруг него продолжается жизнь, а он не принадлежит ей; пока в какой-то момент он больше не может выдержать и вскакивает с возгласом: “Мне надоело быть мертвым, теперь твоя очередь!” Это очень важный опыт, потому что через него ребенок обнаруживает, что может оказаться вне жизни; а вместе с тем это происходит в игре, он защищен игровой ситуацией. В любой момент переживанию смерти может быть положен конец по взаимной договоренности, но чему-то он научился. Я помню, много лет тому назад в одном из наших детских лагерей был чрезвычайно впечатлительный мальчик, который воспринимал эту ситуацию настолько остро, что не мог вынести ее напряжения; и я провел с ним целую игру, жил, прятался, вступал в бой, был “убит” вместе с ним, чтобы он смог войти в этот опыт, который для него был не игрой, был слишком реален. Это один пример.
Ребенок может познакомиться со смертью уродливым образом, и это искалечит его, — или напротив, здраво, спокойно, как покажет следующий пример (он взят из жизни, это не притча). Глубоко любимая бабушка умерла после долгой и тяжелой болезни. Меня позвали, и когда я приехал, то обнаружил, что детей увели. На мой вопрос родители ответили: “Мы же не могли допустить, чтобы дети остались в одном доме с покойницей”. — “Но почему?” — “Они знают, что такое смерть”. — “И что же они знают о смерти?” — спросил я. — “На днях они нашли в саду крольчонка, которого задрали кошки, так что они видели, что такое смерть”. Я сказал, что если у детей сложилась такая картина смерти, они обречены через всю жизнь пронести чувство ужаса. При всяком упоминании о смерти, на каждых похоронах, у любого гроба — в этом деревянном ящике для них будет скрыт невыразимый ужас… После долгого спора, после того, как родители сказали мне, что дети неизбежно получат психическое расстройство, если им позволить увидеть бабушку, и что это будет на моей ответственности, я привел детей. Первый их вопрос был: “Так что же случилось с бабушкой?” Я сказал им: “Вы много раз слышали, как ей хотелось уйти в Царство Божие к дедушке, куда он ушел прежде нее. Вот это и произошло”. — “Так она счастлива?” — спросил один из детей. Я сказал: “Да”. И потом мы вошли в комнату, где лежала бабушка. Стояла изумительная тишина. Пожилая женщина, лицо которой много лет было искажено страданием, лежала в совершенном покое и мире. Один из детей сказал: “Так вот что такое смерть!” И другой прибавил: “Как прекрасно!” Вот два выражения того же опыта. Дадим ли мы детям воспринимать смерть в образе крольчонка, разодранного кошками в саду, или покажем им покой и красоту смерти?
В Православной Церкви покойника привозят в храм заранее; мы молимся у открытого гроба, рядом с ним стоят и взрослые и дети. Смерть вовсе не следует скрывать; она проста, она — часть жизни. Дети могут посмотреть в лицо умершего и увидеть покой. На прощание мы целуем умершего. И надо не забыть предупредить ребенка, что лоб человека, который обычно был теплый, теперь, когда он его поцелует, окажется холодным; тут можно сказать: “Это печать смерти”. Жизни сопутствует тепло; смерть холодна. И тогда ребенок не пугается, потому что у него есть опыт тепла и холода; и то и другое имеет свою природу и свое значение.
